16 сентября книжные развалы пополнит новая книга баек «Кот ушел, а улыбка осталась» легендарного режиссера Георгия Данелия
С разрешения издательства «ЭКСМО» публикуем из мемуаров фрагменты.
"Во время московского кинофестиваля 79 года позвонили с «Мосфильма» и сказали, что завтра в десять утра показывают Копполе «Осенний марафон» и Сизов (тогдашний директор «Мосфильма». – Прим. Ред.) просит меня приехать. Приезд Фрэнка Копполы на Московский кинофестиваль с фильмом «Апокалипсис» произвел фурор. За него шла борьба, все хотели с ним пообщаться и пригласить в гости.
В десять я был на «Мосфильме». Зашел к Сизову. Он говорил по телефону:
– А когда вы его привезете? Ну, хорошо, подождем, – положил трубку и сердито сказал мне:
– Вчера он был у кого–то в гостях, там его так накачали, что теперь не могут разбудить. Так что давай подождем часик. Покажем фильм, потом пообедаем.
Через час Коппола не появился, через два тоже. Приехал он только в половине второго, как раз к обеду.
За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме Кино его знаменитый фильм «Крестный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьей: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли все, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз.
Копполе эта история понравилась.
После обеда показали гостям фильм. Фильм итальянцам понравился.
А потом поехали в гостиницу «Россия», где жили гости фестиваля. Семья Копполы – на двух фестивальных «Чайках». А Коппола с переводчиком – со мной, на моей машине. По дороге он спросил:
– У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?
– Нет.
– Странно… вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?
– Кое – что показывать можно, но не все…
В гостинице мы попрощались. Коппола пошел к себе. А я направился к стойке администратора, чтобы узнать, в каком номере остановился западногерманский продюсер Сергей Гамбаров, для него у меня был припасен альбом с рисунками Сергея Эйзенштейна. В вестибюле гостиницы наткнулся на свою сестренку, актрису Софико Чиаурели.
– Ты Коку Игнатова не видел? – взволнованно спросила она. - Вчера Коппола был у Двигубского (художник, работавший с Андроном Кончаловским. – Прим. Ред.), и мы с Кокой пригласили его сегодня в «Иверию» (был такой грузинский ресторан). – Кока куда–то исчез, а у меня всего шестьдесят рублей. Надо деньги доставать. У тебя есть?
– Вы Копполу вчера так ухайдакали, что вряд ли он помнит, что говорил вчера Кока.
– Что значит – не помнит, а если помнит?
– Давай спросим.
Подошли к фестивальной службе, попросили выяснить планы Копполы на сегодняшний вечер. Они позвонили секретарю Копполы, и тот сказал, что сегодня вечером Копполу пригласила грузинская актриса в загородный ресторан.
У меня было с собой рублей тридцать, у Софико шестьдесят, всего девяносто – для ужина с Копполой и его свитой в загородном ресторане маловато. Ехать в Сберкассу за деньгами поздно, уже закрыто. Поднялся в номер к своему сокурснику, режиссеру Шухрату Абасову, взял взаймы «до завтра» 190 рублей, (все, что у него было), и, естественно, пригласил и его на ужин. Спустился в вестибюль. Спросил у Софико:
– Сколько нас будет?
– Я, ты, Коля Двигубский, их человек восемь.
– Если в Доме Кино, должно хватить, а в ресторане «Иверия» – не знаю.
– А еще такси, – сказала Софико.
Позвонил секретарю Копполы, и попросил узнать, не хочет ли Коппола вместо загородного ресторана пойти в ресторан Дома Кино. Секретарь выяснил и передал, что Коппола говорит, что в Доме Кино уже был, а сегодня хочет в загородный, грузинский.
Позвонил в «Иверию», заказал стол на пятнадцать человек.
Когда Коппола со своей семьей и свитой спустились, я сказал, что Софико моя сестра и пригласила меня на ужин тоже. И объяснил переводчику, как ехать в «Иверию».
От гостиницы отъехали в таком составе: две «Чайки» с семьей Копполы, три «Волги» с переводчиками, фестивальной службой и свитой Копполы, микрик со съемочной группой с ЦСДФ, лихтваген. И мы на синем «Жигуле» – Софико, художник Коля Двигубский, Шухрат Аббасов и его приятель, маленький узбек в тюбетейке, с медалью « Ветеран труда» на лацкане пиджака.
– Какой ужас! Вся эта шобла с нами за стол сядет? – нервничала Софико.
Я затормозил у телефона – автомата, позвонил в «Иверию» и попросил, чтобы стол организовали не на пятнадцать, а на тридцать человек и еще отдельный стол – на восемь, для водителей. А закуски пока не ставили.
Когда приехали и все расселись по своим столам, Софико сказала Копполе:
– Фрэнк, есть два варианта: можно заказать обычный ужин, это примерно та же еда, что ты ел вчера, или простой крестьянский ужин, какой грузинские крестьяне едят каждый вечер.
– Я люблю простую еду, – сказал Коппола.
– Неси всем лобио, зелень, сулгуни, хлеб, семь бутылок водки и тридцать «Боржоми» – заказал я.
– Все? – спросил официант.
– Нет, подожди, – сказал маленький узбек в тюбетейке, – Георгий, знаете, что еще вкусное крестьянское? Сациви. Это вареная курица с орехами, – объяснил он переводчику. Тот перевел.
– Сациви всем? – спросил официант.
– Мне не надо, – сказал я.
Софико и Двигубский тоже отказались. Остальные заказали сациви.
Я открыл меню и начал искать, сколько стоит сациви.
– Все? – спросил официант.
– Все, – сказала Софико, – неси.
– Нет подожди. Софья Михайловна, а знаете, что еще любят грузинские крестьяне? – не унимался маленький узбек. – Грузинские крестьяне любят молодого барашка, зажаренного целиком.
– Сейчас не сезон, уважаемый. Неси то, что уже заказали, – велела Софико официанту.
Официант пошел выполнять заказ.
– Откуда он взялся, этот идиот? – спросила у меня Софико по–грузински.
– Шухрат привел, – ответил я ей тоже по–грузински.
Шухрат услышал свое имя и пожал плечами, мол, все понимаю, но ничего не могу поделать.
Когда официанты принесли водку «Столичную» и воду «Боржоми» маленький узбек спросил:
– Георгий Николаевич, а вино «Кинзмараули» они пробовали?
– Не пробовали, – сказал переводчик.
– Вино «Кинзмараули» сколько бутылок? – тут же спросил официант.
Софико посмотрела на меня, вздохнула и сказала:
– Неси пять бутылок, а потом посмотрим.
И тут я увидел, как другой официант несет на подносе восемь банок с черной икрой и лососину к столу водителей. Маленький узбек тоже увидел.
– Георгий Николаевич, здесь черная икра есть! Спроси, – велел он переводчику, – они черную икру любят?
– Любят, – уверенно сказал переводчик
– Черную икру сколько? – спросил официант.
Мы с Софико посмотрели друг на друга.
«Оставлю паспорт, завтра деньги сниму с книжки и расплачусь», – решил я.
– Черную икру неси всем! – сказал я.
И успокоился.
Вечер прошел хорошо. Было весело. Софико умная и обаятельная, была прекрасным тамадой. Оркестр, не прекращая, играл музыку из «Крестного отца» и «Мимино».
Когда ужин подошел к концу я попросил официанта принести счет.
– Все оплачено, – сказал официант и посмотрел на маленького узбека.
Маленький узбек виновато развел руками и застенчиво улыбнулся.
О крамоле
После того, как я снял фильм по Марку Твену, меня стали приглашать на приемы в американское посольство. Поскольку там были виски и сигареты «Мальборо», которых не было в продаже, ходить туда мне нравилось. На одном из таких приемов в честь дня Независимости, моя подруга Мила Вронская, которая работала в посольстве преподавателем русского языка, подошла ко мне с женой американского посла и сказала, что жена посла в восторге от моего фильма «Афоня».
– Трогательный фильм, – сказала жена посла.
– Спасибо.
– А вы слышали, как Георгий Николаевич поет? – вдруг спросила Мила. – Он замечательно поет. Гия, спой, пожалуйста!
– Здесь?
– Здесь. Только нужна гитара, – сказала Мила жене посла.
Я энергично отказывался, но кто – то принес гитару, кто – то поставил стул, а Мила объявила по – английски:
– Господа, идите сюда, для нас будет петь режиссер Данелия.
Кошмар! Голоса нет, играть не умею, (три аккорда для своих). Куда деваться? Сел, взял гитару, она оказалась шестиструнной и я, как утопающий за соломинку:
– Господа, это шестиструнная гитара, а я играю на семиструнной. Здесь другой строй.
– Ты настрой гитару, как тебе удобно, а мы подождем, – сказала Мила.
Пока я перестраивал гитару, вокруг меня собрались все: американский посол со своей женой, дипломаты из других посольств, наши чины, их шпионы, наши разведчики, прогрессивный поэт, модный художник, красавица актриса и мой старый приятель актер Евгений Моргунов.
Я настроил гитару и запел слабым голосом: «Уткнув в стекло, свой черный нос все ждет и ждет кого – то пес…»
Когда я допел, раздались жидкие аплодисменты, а восторженная Мила воскликнула:
– Прелестно, правда!
– Энрико Карузо! – зычным голосом поддержал ее Моргунов.
Кто такой Карузо не все дипломаты знали и на всякий случай согласились, но спеть еще меня никто не попросил. Я прислонил гитару к стулу и слинял. И больше на приемы в американское посольство не ходил.
О том, что в этом стихотворении Евгения Евтушенко можно найти опасную крамолу я тогда не подозревал. После просмотра фильма «Мимино», в котором звучит эта песня, во ВГИКе, в коридоре меня остановили студенты, отвели в сторонку и конфиденциально спросили, правильно ли они поняли настоящий подтекст песни, которую поет в фильме Матти Гешоннок:
– Там в песне: «…уткнув в стекло свой черный нос, все ждет и ждет кого – то пес…» Пес – это не собака, а советский народ, который ждет не женщину, как это можно подумать, а свободу! – сказал один студент.
– А вот: «…я руку в шерсть ему кладу и тоже я кого – то жду» – на поверхности – перископ: хозяин гладит собаку, а по сути, автор имеет в виду: интеллигенция вместе с народом ждет перемен, – сказал второй.
– Интересная трактовка, – сказал я – но как быть с последней строкой: «…мой славный пес ты всем хорош, и только жаль, что ты не пьешь…», к кому обращается автор, к советскому народу или все – таки, к славному псу?
Между прочим. В то время и редактора и цензоры искали и находили подтекст, и авторы ухитрялись, что – то протащить, и зрители искали и находили эзопов язык, даже там, где его и вовсе не было.
Часы от Бончарчука
…Кинорежиссер Андрей Кончаловский в Москве познакомил меня с крупным американским продюсером Менахемом Голаном. Менахема мой сюжет заинтересовал, и он предложил писать сценарий в Израиле. Я позвонил в Тбилиси Резо Габриадзе и уговорил его поехать со мной на месяц в Израиль и там написать синопсис.…Когда мы с Резо появились в Госкино, нам сказали:
– Летите куда хотите. Перестройка!
– А переводчик, а суточные?
– Нет у нас денег! Переводчика и суточные пусть вам евреи дают, раз уж они такие богатые.
Перед отъездом в Израиль я был у Сергея Бондарчука.
– Сколько просить за сценарий? – спросил я его.
– Проси сто тысяч долларов.
– Долларов?!
– Долларов. Подожди, – Сергей достал из ящика коробку. – Это у тебя какие часы? – спросил он.
– «Полет». Подарок любимой женщины.
Сергей открыл коробку, извлек из нее часы с массивным золотым браслетом.
– На переговоры эти надень. Там все имеет значение, на какой машине приехал, что на тебе надето, какие у тебя часы. Это – «Патек Филипп», мне Юл Бриннер подарил. Приедешь, вернешь.
Дома я начал считать: «Доллар на черном рынке десять рублей. 100 тысяч долларов – это миллион рублей! По пятьсот тысяч на брата»! – «Волгу» куплю, с рук пятнадцать тысяч. Пятьсот минус пятнадцать остается 485. Дачу куплю! Это 485 минус двадцать – остается 465. Да…»
Я взял бумагу, карандаш, начал распределять – семье, родным, друзьям, соратникам. Запутался. Ладно, пусть сначала заплатят, потом уж как – нибудь разберемся…
В самолете, когда летели в Телль – Авив я показал Резо бондарчуковские часы и объяснил их назначение.
– А сколько там платят ты у него не спросил? – поинтересовался Резо.
– Спросил. Он сказал, что с этими часами нам дадут сто тысяч долларов.
Резо подумал и сказал:
– «Волгу» куплю!
– Пятнадцать тысяч. Пятьсот минус пятнадцать. Остается 485 тысяч.
– Дачу куплю!
– Двадцать тысяч. Остается 465 тысяч.
Пауза.
– Дубленки куплю, болгарские, Крошке и Левану! (Жене и сыну).
– Еще тысяча. Остается 475.
– Ладно! Давай лучше про сценарий будем говорить.
В те времена пределом самых смелых мечтаний граждан Советского Союза были машина «Волга», дача и болгарская дубленка.
…В аэропорту нас встречали Саша Кляйн (от фирмы Голана), привез нас в гостиницу «Хилтон», вручил ключи от номеров и сказал, что через час здесь, на втором этаже будет пресс – конференция.
– Никто не придет.
– Прибегут! Ваш приезд – сенсация!
Через час, когда мы вошли в небольшой зал, там действительно было полно журналистов. Представители всех СМИ аккредитованных в Израиле. Саша Кляйн нас представил. Первый вопрос был такой:
– Господа, означает ваш приезд, что Советский Союз собирается налаживать дипломатические отношения с Израилем?
– Нет, наш приезд ничего не означает. Мы приехали по приглашению продюсера Менахема Голана писать сценарий, – сказал я.
Пауза. Журналисты явно потеряли к нам интерес.
– А это будет коопродакшн? – спросил по – русски пожилой корреспондент газеты «Алим».
– Возможно. Пока не знаем.
– А кто оплачивает сценарий?
– Менахем Голан.
– А почему вы приехали без кгбешника? – не унимался пожилой корреспондент. – Всем известно, что в каждой советской делегации должен быть кгбешник, хотя бы один.
– Ну, значит, кто–то из нас двоих кгбешник. Или я, или он. Выбирайте, – предложил я.
Журналисты засмеялись и почему–то зааплодировали.
После пресс–конференции я позвал Резо к себе в номер, завел в ванну, пустил воду и сказал шепотом:
– Там микрофоны. Давай договоримся, если спросят, а сколько у нас платят за сценарий, скажем, что это конфиденциальная информация. Иначе, если мы скажем, что у нас платят 600 долларов они так и заплатят.
– Почему шестьсот? – спросил Резо.
– Потому что за сценарий платят шесть тысяч. Делим на десять, получается шестьсот.
(Безопасному обмену информацией в ванной под шум воды меня научили в Лос- Анджелосе. Расскажу об этом позже.)
…Позвали меня на телевидение поговорить о фильме. Начал рассказывать. Меня остановили и сказали, что слово «еврей» не надо говорить. Надо говорить «лица еврейской национальности». Тогда я спросил, как мне рассказывать сюжет фильма? Говорить, что у грузина две жены. Одна грузинка, а другая «лицо еврейской национальности»?
…Приехали на киностудию. Менахема Голана в то время в Израиле не было, он продюсировал фильм в Венгрии. Нас принял директор студии Ицек Колл. Он угостил нас кофе и поинтересовался, кого мы планируем на главного героя.
– Вахтанга Кикабидзе.
– Русский актер?
– Грузинский.
– Менахем вряд ли согласится на грузинского актера.
– Это принципиально, – я поднял руку, посмотрел на часы и спросил:
– Извините, который час по местному времени?
Ицек сказал. Я перевел стрелки.
– Гия, у тебя опять новые часы? А это какая фирма? – спросил Резо (об этом вопросе мы договорились заранее).
– На сей раз «Филипп Морис», – сказал я.
– А что они и часы уже выпускают? – удивился Ицек Колл, («Филипп Морис» марка американских сигарет).
– Да, – не без гордости сказал я.
И понял, самое время спросить:
– Господин Колл, а сколько вы нам заплатите за сценарий?
– Менахем планирует, что сценарий и постановку вам оплатит «Мосфильм», – сказал Ицек.
Пауза. Ангелы в небе запели «Чито – грито» скорбными голосами.
– А сколько платят у вас? – поинтересовался Ицек Колл.
– Это конфиденциальная информация, – сказал Резо. И вздохнул.
…На третий день после возвращения из поездки Ицек Колл устроил нам встречу с президентом Израиля Херцогом. На эту встречу я второй раз надел бондарчуковские часы.
– Это будет совместная картина? – спросил Херцог.
– Нет, – ответили мы, – нас пригласил американский продюсер Менахем Голан.
Президент сказал, что видел советский фильм «Война и мир». Фильм ему понравился, и он пожелал нам успеха.
…Захотелось искупаться в Средиземном море. Народу было мало. Разделся, бондарчуковские часы спрятал в носок, а носок в ботинок. Когда вернулся, увидел, что ботинок на месте, а носка с часами нет! Вернулся в гостиницу, позвонил Саше Кляйну. Через двадцать минут он был у меня.
– Пишите заявление в полицию.
– Найдут?..
Саша пожал плечами.
– Сколько они могут стоить?
– Дорого. Тысяч десять долларов, а то и больше.
– Георгий Николаевич, можно купить китайскую реплику, долларов двести – триста. Точная копия ваших часов, кроме специалиста никто не отличит.
– Нет, это мне не годится. …
На следующее утро мы с Резо у меня в номере работали над сюжетом. Настроение тусклое – ничего толкового придумать не можем. Стук в дверь. В номер вошел Морис и, не здороваясь, спросил:
– Николаич, у тебя какой размер ноги?
– Сороковой, – сказал Резо.
– Тридцать девятый, – поправил я.
– Значит, размер он угадал, – Морис извлек из целлофанового пакета пару носков.
– Кто – он? – спросил Резо.
– Вор.
– Поймали? – спросил я.
– Нет. Побеседовали. Саша сказал, что у тебя вчера еще что–то украли.
– Часы. «Патек Филипп», – сказал Резо.
– Эти? – Морис извлек из кармана золотые часы.
– Эти! – сказал Резо.
– Ну, держи. На руке носи! – отдал мне часы.
– А где ты их взял?
– Саша рассказал мне, я рассказал деловым людям, деловые люди нашли вора, вор сказал: «Вай, вай, вай, я не знал, что это ваш друг!» А носок, не отдал, этот чатлах, мамой клянется, что выкинул!
Когда Морис ушел, Резо сказал:
– Я уверен, что ребята скинулись и купили эти часы.
– Нет Резо, давай считать, что вор сказал: «Вай, вай, вай…»
До конца поездки я хранил часы в сейфе, а в Москве сразу же вернул их Бондарчуку.
О Кейдже
..На следующий мы с Константином (продюсером) полетели в Лос – Анджелес, чтобы встретиться с Николасом Кейджем. Константин кому – то долго звонил и, наконец, радостно сообщил, что агент Николаса Кейджа примет нас сегодня, в три часа.
Офис агента занимал весь 27 этаж, а кабинет был размером с баскетбольную площадку и из него открывался вид на весь Лос–Анджелес и океан. За столом сидел полный, краснощекий мужчина лет пятидесяти, как положено в подтяжках и с сигарой в зубах.
– Он по–английски говорит? – спросил агент Константина, показав на меня сигарой.
– Говорит, но плохо…
– А как он будет работать с актером?
– Через переводчика.
– В мировом прокате его фильмы были? – спросил агент.
– Его фильмы получили призы на фестивалях в Канне, Венеции, Берлине … – начал перечислять Константин.
– Это не имеет значения, – перебил его агент. – Мировой прокат - это когда фильм выходит во всех кинотеатрах мира. И в Африке, и во Франции, и в Вашингтоне. Везде.
– В мировом прокате мои фильмы не были, – сказал я.
– А какие фильмы делали вы, сэр? – спросил агент Александрова.
Константин назвал.
– Не слышал.
– Это французские картины.
– Все ясно, – агент посмотрел на часы и сказал, что Кейдж очень занят, и в этом году встретиться с нами не сможет.
И я понял, что и господин Данелия из России, и господин Александров из Франции для американского агента люди из глухой провинции. Дикари.
Вернулись в гостиницу. Что делать? Позвонил Яше Бронштейну (моему бывшему ученику, который уехал в Америку) разузнать, как еще можно выйти на недосягаемого Николаса Кейджа.
– Очень просто, – сказал Яша. – Вы же с Копполой знакомы, позвоните ему.
– А причем тут Коппола?
– Николас Кейдж его родной племянник.
Через час Яша был у меня, и мы звонили Копполе в Сан – Франциско. Ответил мужской голос.
– Его нет, а кто его спрашивает?
– Советский кинорежиссер Джордж Данелия, – сказал Яша.
– Он там? Дайте ему трубку. Нелло, Джордж! Это Джулио. Брат Френсиса. Помнишь меня? А Фрэнка нет, он в Греции. А что ты хочешь?
– Мне надо встретиться с его племянником Николасом Кейджем.
– Зачем?
– Хочу, чтобы он прочитал сценарий моего нового фильма.
– А ты где?
– В Америке. В гостинице «Хилтон».
– Окэй! Через час Николас будет у тебя и прочитает сценарий. Это мой сын.
Ровно через час Николас Кейдж появился в холле нашей гостиницы. Яша вручил ему сценарий. Кейдж сел в кресло у столика, прямо в холле и начал читать. Итальянская семья. Слово отца закон для сына.
Я позвонил Константину и сказал, что в холле его ждет приятный сюрприз. Через пару минут Константин вышел из лифта. Увидел Николаса Кейджа и остолбенел.
– Это он? Я не ошибаюсь? – спросил Константин тихо.
– Не ошибаешься. Это Николас Кейдж читает сценарий «Паспорт».
– Как тебе это удалось?!
– Он узнал, что я член правления общества дружбы ОАР – СССР, – объяснил я.
Сценарий Кейджу понравился, сниматься он согласился и сказал, что все остальное Константин должен согласовать с его агентом...
Между прочим. В середине 60–х годов, когда мое имя стало упоминаться в прессе, ко мне стали приходить письма от общественных организаций, где сообщали, что я избран в члены правления, и что ближайшее заседание Правления этой организации состоится там-то и тогда-то. Уведомления приходили два года. Я не ходил. Потом их присылать прекращали. И только одна организация – Общество дружбы ОАР – СССР, преданно присылало мне приглашения почти двадцать лет. И в знак признательности этому обществу, я включил в число своих регалий и это свое почетное членство. На официальных письмах я стал подписываться: Народный артист, Лауреат государственных премий, Член правления Общества ОАР – СССР Георгий Данелия. А когда я так подписал поздравительную телеграмму в Тбилиси своему другу кинорежиссеру Эльдару Шенгелая и ее зачитали на торжестве в честь его юбилея в Доме Кино, было немало звонков от моих тбилисских коллег. Они интересовались, что это за общество, какие оно дает привилегии и что надо сделать, чтобы стать его членом. Я отвечал, что это не телефонный разговор.
Лишь бы не было войны
Прилетели из Америки в Москву. Запустили фильм «Паспорт» в производство. Набрали группу, написали режиссерский сценарий, утвердили актеров на все роли, полетели выбирать натуру в Тбилиси, в Вену, в Израиль. А когда вернулись, узнали, что нас опять закрыли.
Оказалось, когда советский Министр иностранных дел был с визитом в Сирии, ему намекнули, что не очень приятно, что Советский Союз совместно с Францией снимает фильм про хороших евреев, в Израиле. Министр иностранных дел это мнение довел до сведения министра кинематографии и тот нас прихлопнул.
Я позвонил своему другу Георгию Шахназарову (он был помощником Горбачева). Георгий сказал, что надо, чтобы фильм был не советско – французским, а только французским.
– Вы приглашенные специалисты, а киностудия «Мосфильм» оказывает услуги.
Досталю этот вариант понравился, он написал письмо в Госкино, и нас снова открыли.
…Обо всем договорились, кроме оператора. По условиям договора оператором должен был быть француз. Я уговаривал Константина:
– Давай возьмем кого–нибудь из наших. У нас блестящие операторы!
– Ничего не могу сделать. Это условие Национальной академии кино Франции.
И тут я узнал, что фильм, который должен был снимать Вадим Юсов, закрыли.
– Освободился лучший оператор мира, Вадим Юсов, – сказал я Константину. – «Андрей Рублев» смотрел? Неужели даже для него ваша киноакадемия не сделает исключение?
– Ладно, узнаю.
На следующий день Александров спросил:
– Юсов не будет возражать, если рядом с его фамилией в титрах будет стоять фамилия французского кинооператора?
– Будет, – сказал я.
– Другого варианта нет.
Юсов сказал:
– Бог с ней с фамилией, пусть стоит. Главное, чтобы он на площадке не появлялся.
– Вы его вообще не увидите, это я гарантирую, – пообещал Константин.
И это обещание выполнил. Француза мы так и не видели, но во французском варианте его фамилия в титрах стоит. Также не видели мы и художника Эммануэля Амрами, имя которого тоже стоит в титрах. А действительным художником – постановщиком на нашей картине был Дмитрий Такаишвили. С этим уникальным художником, по кличке «мамочка», мы с Юсовым снимали мой лучший фильм «Не горюй!»
Между прочим. Когда в 1990 году я показывал «Паспорт» в Музее Современного Искусства в Нью-Йорке, директор музея спросил, не тот ли это фильм, в котором должен был сниматься Николас Кейдж.
– Тот.
– Николас жаловался, что русский режиссер Джордж его пригласил, а потом пропал, так никто ни с ним, ни с его агентом не связался.
Сейчас мне понятно – Николас Кейдж после нашей встречи снялся в фильме, который прошел с громким успехом, стал звездой с большим гонораром и был уже начинающему продюсеру Константину Александрову не по зубам. Но самолюбивый Константин не мог признаться, что у него не хватает на Кейджа денег.
О Янковском
– Боря Чиж – второй по значению персонаж в фильме. Сыграл его Олег Янковский. Я им доволен, а он мною – нет. Олег на встречах со зрителем жаловался, что в первом варианте сценария его роль была намного богаче и интересней, а я сократил ее и все испортил. Хочу уточнить.
Написали вариант финала и понесли в Госкино. Там спросили:
– Боря наш разведчик?
– Не знаем, может быть.
– Он еврей?
– Да нет, вроде…
– А чего он семисвечники носит?
– Не знаем.
– А он что, голубой?
– Нет.
– А негру зачем подмигивает?
– Да Бог его знает. Может тот двойной агент.
– Нет, ребята, это надо согласовать с КГБ.
– Согласовывайте.
– Нет, вы. Вы авторы. Пока не согласуете, мы заявку не принимаем.
– Дайте мне номер телефона, по которому надо позвонить.
– Не знаем мы никакого номера. Сами выясняйте!
Я опять позвонил Георгию Шахназарову и опять попросил помочь. На следующий день звонок. Низкий мужской голос:
– Георгий Николаевич, здравствуйте. Георгий Хосроевич сказал, что вам нужна наша консультация.
Я рассказал сюжет с новым финалом.
– У меня несколько вопросов, – сказал низкий голос. – С каким заданием едет этот ваш майор Чиж?
– Не знаем.
– А какие у него аксессуары?
– Это тоже не увидим.
– Тогда последний вопрос. А чего он негру подмигивает?
– Да так просто. Можем вычеркнуть.
– Не надо, пусть подмигивает. И последний вопрос, личный, а кто его будет играть?
– Олег Янковский.
– Все. Вопросов больше нет. Желаю удачи!
Вариант финала всем нравился. Но через какое – то время мы поняли, что такой финал, уводит нас от темы: человек и граница. И мы от этого финала оказались. Но в Госкино были уверенны, что этот вариант нам запретили в КГБ и мы не могли никого убедить, что отказались от финала по собственной инициативе.
– Вам велели не говорить, что это они запретили, вот вы и не говорите. И правильно делаете…
В этом также был уверен и Олег Янковский. Он уговаривал меня:
– Георгий Николаевич, пойдите к Крючкову (в то время глава КГБ), убедите его.
– Олег, – говорил я, – у нас хороший финал.
Но и этот тоже в фильм не вошел. Финал был такой:
…Когда из Тбилиси приехали в Москву и начали снимать сцены в аэропорту «Шереметьево» в первый же день к концу смены на площадке появился Олег Янковский (по плану Олег снимался только через два дня) и спросил меня:
– Вам не кажется, что малиновый пиджак на Боре чересчур ожидаемый?
На костюм Бори был утвержден малиновый пиджак и шелковая рубашка.
– А что ты предлагаешь?
– Белый смокинг. Он же в Монте-Карло едет. И шить не надо, у меня есть.
– И будет актер Олег Янковский на Каннском фестивале.
– Не будет актер Янковский. Руки все в татуировках, зубы железные и верхние, и нижние, как?
– Зубы не успеем сделать, в среду съемка.
– Фиксу наклею, рыжую, тоже хорошо.
– А может он в спортивном костюме? – предложил я. – Вадим, как?
– Гия, оглянись, – сказал Юсов.
Я оглянулся. Среди прочих отъезжающих двое бородатых в папахах катили тележки с чемоданами, оба были в цветастых спортивных костюмах.
– Послезавтра съемка. Что будем делать? – спросил Олег.
– Пока малиновый пиджак.
Когда на следующий день, во время перерыва я вернулся на площадку от начальника погранотряда (мы уточняли детали съемки) у камеры стояли Вадим Юсов, Саша Хайт, Катя Шишлина и разговаривали с мужиком в ватнике. Подошел.
– Все ребята, перерыв окончен! Ира, Янковский не появлялся?
– Появился, – мужик обернулся. – Вот он я! Боря Чиж теперь такой!
Передо мной стоял Олег Янковский в сапогах, в телогрейке поверх майки, в кепочке, на шее тоненькая золотая цепочка, в руке, видавший виды, ободранный чемоданчик, перевязанный старым ремнем от брюк.
– Ну что, братья евреи, тоже на историческую родину собрались? – (реплика Бори из фильма), улыбнулся Олег, и во рту у него блеснула рыжая фикса.
Пауза. Стою. Молчу. И все молчат.
– Георгий Николаевич, сразу не говорите – нет. Подумайте! – сказал Олег.
– А чего тут думать, – сказал Вадим. – Ему тоже нравится.
Так и покинул Боря Чиж родину: в сапогах, в телогрейке и кепочке. Он был обаятельным и опасным.
Ингу, жену Яши сыграла Наталья Гундарева. Когда я предложил ее на эту роль Саша Хайт удивился:
– Наташа типичная русская, а Инга еврейка!
– Наташа Гундарева кого угодно сыграет! – сказал я.
Я чувствовал себя ее должником. Когда мы с Игорем Можейко (Киром Булычевым) писали сценарий «Слезы капали» он посоветовал мне на роль подруги жены Васина пригласить Наташу Гундареву.
Я сказал, что Наташа для меня настолько жена Бузыкина из «Осеннего марафона», что я не могу представить ее в другой роли. И на эту роль мы пригласили Нину Русланову. А потом мне сказали, что Гундарева очень переживает, что я ее не пригласил. Откуда она узнала, что мы о ней говорили? Кто – то доложил. Я позвонил Наташе, сказал, что я ее не пригласил, потому что думал, что сыграть такую маленькую роль будет для нее неинтересно.
– Меня это очень расстроило. Я поняла, что вы мне, как актрисе не доверяете, – сказала она.
А сейчас, когда я предложил ей сыграть Ингу, она спросила:
– Это потому, что тогда не позвали?
– Нет, Наташенька. Это потому, что я тебе стопроцентно доверяю.
Во Франции, в Израиле и в Америке не сомневались, что Ингу играет еврейка.
Блатного Дода, приятеля Бори Чижа, сыграл Леонид Ярмольник. (Перед ним я тоже чувствовал себя должником). В 85 году Леня был утвержден на роль продавца космической пыли в фильме «Кин –дза–дза». Дважды мы возили его с собой в пустыню Кара Кумы и по несколько недель держали там, но так и не сняли. Первый раз сгорела декорация, а второй раз в ту же декорацию утром, перед съемкой въехал пьяный водитель лихтвагена. И поэтому никакого продавца космической пыли в фильме «Кин – дза – дза» нет. А в фильме «Паспорт» декорацию не сожгли, никто ничего не сломал и Дод с Чижом проворачивают свои делишки.
Между прочим. Когда после пяти лет работы на мультфильме «Ку! Кин – дза – дза» мы оказались в цейтноте, и не было никаких шансов на финансирование, появился Леонид Ярмольник и помог. И фильм «Ку! Кин – дза – дза» вышел на экраны. И получил азиатский – тихоокеанский «Оскар».
…Через три недели во время съемок я потерял сознание. Отвезли меня в больницу, пять часов исследовали: кровь, давление, узи, томографию, еще что – то. Собрали консилиум. Посовещались и поставили диагноз:
– Тотальное переутомление. Надо отдохнуть.
– А я – то думал, что – то серьезное, – обрадовался Саша Кляйн. – Георгий Николаевич, сейчас в гостиницу и до трех отдыхаете. А в три едем проезды снимать.
О космонавте
Париж. Аэропорт «Шарль де Голь». Сижу в кресле. Жду вылета. Глаза слипаются, всю ночь отбирал дубли. Вдруг слышу:
– Здравствуйте, Данелия.
Поднимаю голову. Передо мной космонавт Георгий Гречко – улыбка искренняя, глаза озорные, прическа «ежик».
– В Москву летим? – спросил он.
– В Москву.
– У вас какое место?
– Не помню, – достал билет.
– У вас первый класс? (На картине «Паспорт» я летал первым классом). И у меня первый. Там попросим и сядем рядом.
– С удовольствием.
– Я задумал киносценарий писать, хочу посоветоваться. Можно?
– Ну, конечно!
– Тогда договорились. Пойду, воды куплю. Вам принести?
– Нет. Спасибо.
Гречко пошел, его все узнавали, оглядывались. А я приуныл: «Попался! Хотел в самолете выспаться». Ввернулся Гречко с водой:
– Георгий Николаевич, у вас какой рейс? Тут у них, оказывается, в Москву два подряд.
Я снова достал билет.
– 2544.
– А у меня 2144, через полчаса после вашего.
– А, жалко, – обрадовался я.
Объявили мою посадку. Попрощались. Прошел на свое место, сел в широкое и удобное кресло первого класса, скинул ботинки, вытянул ноги. И заснул. Летим. Слышу, кто – то шепчет:
– Георгий Николаевич, если вы спите, то спите…
Открываю глаза – Гречко.
– Я не сплю, Георгий Михайлович.
– Я рейс поменял.
«Абзац!» – подумал я и сказал:
– Это хорошо!
– Георгий Николаевич, пойдемте, я там занял два места.
Я встал. Пошли.
– Гречко – перешептывались пассажиры.
Места легендарный космонавт нашел только в последнем ряду, у туалета. У окна спала пожилая женщина. Я сел рядом с ней, в среднее кресло. Гречко в крайнее, у прохода.
– Значит так, Георгий Николаевич, пока это только наброски, особенно не придирайтесь… – начал Гречко.
– Извините, что отвлекаю, – парень с другой стороны прохода протянул блокнот с ручкой, – не могли бы вы…
– Молодой человек, извини, давай потом... Только не обижайся.
Гречко повернулся ко мне и начал рассказывать свой сюжет. Рассказывал он хорошо, увлекательно. Действие естественно было связанно с космосом. Когда он закончил я сказал:
– Ну, что же, все интересно…
– Извините, – парень с другой стороны прохода снова протянул свой блокнот, – а теперь можно?
– Подожди, я сам скажу, когда... Георгий Николаевич, а вы взялись бы такое кино снимать?
– Георгий Михайлович, все очень интересно, но это моя тематика.
– А кого посоветуете?
– Надо подумать.
Гречко повернулся к парню с блокнотом.
– Ну, молодой человек, давай, – взял у парня блокнот, – кому писать?
– Извините, товарищ Гречко, но мне надо, чтобы режиссер Данелия написал.
– Прости, – Гречко смутился и положил альбом мне на столик.
– Пишите, – начал диктовать молодой человек. – Клубу авиамоделистов – самодельщиков «Пепелац» города Йошкар-Ола, режиссер фильма «Кин – дза – дза!» желает процветания и всяческих малиновых Ку! Число и ваша подпись.