Василий Авченко: «В литературе по-прежнему возможно все, это территория свободы»

Василий Авченко

Фото: Из личного архива

О НОВОЙ КНИГЕ

– Василий, в этом ковидном году вышла твоя новая книга «Дальний Восток: иероглиф пространства». Жанр – «документальный роман», как и многие другие твои произведения. Или даже «геолирика» – встречал такое определение. Мы хотели бы сделать интервью больше для тех, кто тебя не знает или знает плохо. Можно ли сказать, что эта книга – истинный ты? Прочтешь ее и поймешь, кто такой «дальневосточный писатель Василий Авченко»? Или все же лучше начать в хронологическом порядке, с «Правого руля»?

- Помнится, Андрей Битов говорил, что писатель всю жизнь пишет один и тот же текст. Думаю, он прав, по капле воды можно узнать вкус океана. Так что начинать можно с любой книги. Они, разумеется, не повторяют друг друга, они - разные и по тематике, и по оптике, но все-таки в большой степени родственные. В наибольшей мере это касается «Кристалла в прозрачной оправе», «Иероглифа пространства» и биографии Олега Куваева. Что такое Дальний Восток, как он появился у России, зачем он ей, кто такой дальневосточник, наконец, зачем человек живет? Я много лет ставлю эти вопросы, и поиск ответов интересен сам по себе, даже если до конечной ясности мы никогда не дойдем, как гипербола никогда не коснется оси. Что до жанра, то могу напомнить еще и подзаголовок книги: «Уроки географии и демографии». Это, по мне, и есть национальная идея России.

- Я знаю, что «Дальний Восток: иероглиф пространства» вошел в лонг-лист литературной премии «Ясная Поляна» из 45 произведений. А кем еще отмечена твоя новая книга? Получилась ли она успешной? И в чем вообще сегодня мерится успех?

- Книга вышла совсем недавно, в апреле, а мы с тобой разговариваем в начале августа. Так что, наверное, итоги подводить пока рано.

Успех можно измерять по-разному: пресса, премии, продажи… Я, впрочем, все эти приятные вещи рассматриваю прежде всего как способ продвижения книги, чтобы как можно большее число потенциальных читателей о ней узнало. Потому что сегодня с книжной навигацией и коммуникацией, как ни странно, проблемы, многие просто не знают о том, то выходит в свет.

Лично для меня успех не зависит от внешних, «рыночных» показателей. Все равно сам лучше чувствуешь, что у тебя получилось, а что – нет, чего стоит твой текст и чего стоишь ты сам. Фазиль Искандер говорил, что каждому писателю его последняя книга кажется лучшей, иначе он бы ее не писал. Мне на данный момент кажутся лучшими две моих последние вещи, которые, кстати, в чем-то пересекаются. Это названный тобой «Дальний Восток: иероглиф пространства», вышедший в Редакции Елены Шубиной, и еще одна книга, которая вышла буквально в мае в «Молодой гвардии» в серии ЖЗЛ. Она называется «Литературные первопроходцы Дальнего Востока», а во внесерийном оформлении – «Очарованные странники». Это тоже документальная лирическая проза, в книгу вошло семь больших очерков о тех, кто прописывал Дальний Восток в пространстве русской словесности. Это Иван Гончаров, член экипажа фрегата «Паллада»; Антон Чехов, отправившийся на каторжный Сахалин («Его не будет бить конвой, он добровольно…» - пел по другому поводу Высоцкий); Владимир Арсеньев, которому в будущем году исполнится 150 лет; белогвардеец и харбинец Арсений Несмелов, несколько лет проживший во Владивостоке; автор великого «Женьшеня» Михаил Пришвин; геофизик и автор культовой «Территории» о поисках золота на Чукотке в послевоенные годы Олег Куваев; и, как ни странно, американец Джек Лондон, которого я с некоторой натяжкой, но все-таки причисляю к полку русских дальневосточных писателей. Вернее, он сам влез в эту книгу. Когда она писалась, я не имел его в виду, но стало ясно, что без него ну никак не обойтись.

В библиотеке писателя уже девять книг, написанных им самим и в соавторстве

Фото: Из личного архива

О ДЕТСТВЕ И РЕМЕСЛЕ

- Василий, практически все материалы о тебе, практически все интервью начинаются с биографической справки, то есть буквально со слов «родился в Иркутской области в семье геолога». Насколько эти два факта действительно важны для появления писателя Василия Авченко? Как одно и другое на тебя повлияло?

- Действительно, родился я в Сибири, кстати, в одном роддоме с драматургом Александром Вампиловым, но вырос во Владивостоке. Понятно, что Владивосток и геологическая семья – а у меня и мама, и папа геологи – повлияли на какие-то стороны моей личности сильнее, чем факт физического появления на свет на Ангаре. И все-таки Восточная Сибирь для меня не чужая, я ощущаю ее как одну из своих малых родин, входящих в большую, для меня это очень важная географическая точка. Не стремлюсь, допустим, в заграницы, а вот в Сибирь, на Север, на Северо-Восток – туда да, это особое состояние души, это места, важные для меня лично.

- Ты считаешься эталонным дальневосточником. Получается, для этого не надо здесь родиться. А что нужно, чтобы быть дальневосточником?

- Не уверен в «эталонности». Но вообще Дальний Восток России – регион молодого освоения, поэтому процент приезжих здесь выше, чем где-нибудь в центральной России. Допустим, два лучших писателя, рожденных Дальним Востоком - Арсеньев и Фадеев, - появились на свет соответственно в Петербурге и под Тверью. Так что дальневосточниками не рождаются. Дальневосточник – тот, кто ощущает себя дальневосточником. А вот что мы в это слово вкладываем – в двух словах не ответишь. Мои книги «Кристалл в прозрачной оправе» и «Дальний Восток: иероглиф пространства» - в том числе об этом. Но окончательных точек над i они, конечно, не расставляют.

- Ты рос вундеркиндом? Где прошло твое детство, и что тебя привело на журфак?

- Да нет, какой вундеркинд. Владивосток, Вторая Речка, школа №7 на Енисейской, все как обычно. Гуманитарное проявилось сильнее, чем техническое, вот и пошел на журфак. О чем, надо сказать, потом не раз пожалел.

- Пожалел – почему? Ведь после окончания ты не просто работал по специальности, успешно работал, но ты еще и преподавал студентам журфака, и они ездили к тебе в редакцию с горящими глазами, во всяком случае, как одному из тех студентов, мне это вспоминается так.

- Признаюсь, я не лучшего мнения о нашем журналистском образовании, хотя, насколько могу судить, при нас было лучше, нежели сейчас. Но все-таки не раз думал о том, что следовало бы получить иное образование – техническое, военное, экономическое, юридическое, какое угодно, а журналистом и так можно стать.

Кроме того, я в немалой степени разочаровался в журналистике вообще. Дело, разумеется, не столько в журналистике, сколько во мне. Мне нужно, чтобы дело было интересно, приносило обществу – пользу, а мне – деньги. Когда хотя бы с одной из этих трех составляющих плохо - все рушится, радость сменяется депрессией. Влияние нашей журналистики на общество минимизировано, независимость СМИ от власти и бизнеса – тоже, престижность и денежность профессии – то же самое…

«Успешно» – это смотря с какой меркой подходить. Если с денежной – то скорее наоборот. «Преподавал» – громко сказано, вел некий спецкурс, но быстро понял, что это не мое. Хотя, может быть, следует когда-то вернуться к преподаванию – на новом витке спирали диалектического развития. Но уж слишком много приходится преподавателю говорить, а я люблю молчать.

Как сложилось, так сложилось. Грех, как говорится, жаловаться. И никуда мы из журналистики не денемся, сколько бы ни рефлексировали и ни ругали и занятие наше, и наше в ней место.

- В какой момент человек, умеющий излагать свои мысли на письме, становится писателем? В момент издания первой книги? Получается, ты стал писателем в 2009 году, опубликовав документальный роман «Правый руль»? Или в какой момент на самом деле?

- Не знаю, в какой, самому мне до сих пор неудобно себя так называть, но другие называют, и я уже привык, к тому же формальные признаки соблюдены: выходят книги, причем в ведущих столичных издательствах, попадают в финалы самых больших российских литературных премий, значит, получается, - писатель. Но вообще вся моя литература, а это по преимуществу документальная лирическая проза, росла из журналистики, она во многом публицистична, здесь нет четкой грани между одним и другим. Это очень интересное пространство на междужанровом стыке, между журналистикой и литературой. Все сказанное целиком относится и к «Правому рулю», вышедшему в издательстве Ad Marginem. Эта книга была для меня очень важна в смысле поиска интонации, преодоления молчания.

Василий – нередкий гость на федеральных книжных ярмарках и выставках

Фото: Из личного архива

О ЛИТЕРАТУРЕ И МОДЕ

- Что такое дальневосточная литература, или дальневосточный текст, как ты говоришь? Это произведения о Дальнем Востоке, или есть какие-то отличительные черты в самом тексте? Каких дальневосточных писателей ты бы порекомендовал в первую очередь, какие книги? Ощущается ли здесь, на Дальнем Востоке, культурный вакуум? Или региональная культурная жизнь на самом деле кипит, но на то она и региональная, что на всю страну греметь не выходит?

- О том, можно ли использовать понятие «дальневосточный текст», филологи спорят до сих пор. Почему нет? Это, по крайней мере, дает лишний повод поразмышлять о регионе, о нас – его жителях, о культурном осмыслении территории и эпохи.

Для меня эталонные дальневосточные тексты – «Дерсу Узала» Арсеньева, «Женьшень» Пришвина, «Территория» Куваева. Если угодно – «литература русского восточного фронтира». Есть масса менее известных или подзабытых имен: Виктор Кин «По ту сторону», Сергей Диковский «Приключения катера «Смелый»… Не все знают, что и гайдаровский Кибальчиш, и некрасовский Врунгель – персонажи дальневосточные. Как, кстати, и Штирлиц, придуманный Юлианом Семеновым.

Что касается дня сегодняшнего, не скажу, что литературная жизнь кипит, но Дальний Восток не забыт. Просто так получается, что лучшие книги о Дальнем Востоке пишут люди не отсюда: москвичи, сибиряки… Можно назвать «Язычника» Александра Кузнецова-Тулянина о Кунашире, «Тойоту-Кресту» Михаила Тарковского, «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича, «Розу ветров» Андрея Геласимова, «Волю вольную» Виктора Ремизова, «Чилиму» Игоря Кротова – ныне жителя Петербурга.

В позднесоветское время на Дальнем Востоке публиковались такие замечательные прозаики, как Альберт Мифтахутдинов, Радмир Коренев, Владислав Лецик, Владимир Илюшин… К сожалению, сейчас они, по моему ощущению, подзабыты. Надеюсь, со временем эту ситуацию удастся как-то исправить. Чтобы, с одной стороны, к читателю возвращались эти и другие имена, а с другой – появлялись новые авторы, которых замечали бы и в столицах, коль скоро страна наша москвоцентрична. Не знаю рецептов, но тут, думаю, должны быть объединены усилия государства, дальневосточных энтузиастов-издателей («Рубеж» Александра Колесова из Владивостока, «Охотник» Павла Жданова из Магадана), бизнеса.

- Нет ли у тебя ощущения, что после «разворота на восток» 10 лет назад сейчас мода на Дальний Восток понемногу проходит?

- Мода вроде бы не проходит, по крайней мере, на уровне риторики больших чиновников. Другое дело, что риторики как-то больше, чем результатов. Такое у меня ощущение. Из опыта последних лет прихожу к выводу, что столичным чиновникам, сотрудникам «дальневосточных» структур – Минвостокразвития, полпредство и так далее – следовало бы более чутко прислушиваться к мнению экспертов на местах. Ученые ДВО РАН не одно десятилетие разрабатывают планы, стратегии, концепции развития региона, привязанные к местности, специфике, проблемам, основанные на долговременной работе, личном опыте. А столичные ведомства издают документы, исполненные благих намерений, но далекие от реалий.

- А чем живут сейчас писатели, какая экономика книгоиздания? Ты получаешь с книг доход, которого бы хватило ничем другим не заниматься, или в регионе это не реально?

- Это и во всей стране скорее нереально. Чисто литературными доходами живут считаные единицы. Всем остальным приходится заниматься чем-то другим – журналистикой, преподаванием, сценарным делом, чем угодно. Да, я получаю гонорары, но при существующих тиражах и рыночной конъюнктуре на жизнь этого не хватит. Таковы экономические реалии. Нужно восстанавливать адекватную нашей огромной стране систему книгораспространения, развивать сеть книжных магазинов, давать книготорговцам и книгоиздателям льготы или прямую поддержку, комплектовать библиотеки, включая самые маленькие и отдаленные. Так что основной мой доход – это, так или иначе, журналистика. Больших денег у меня никогда не было и, видимо, не будет. Ну и черт с ними. Не особо и нужны.

Девять лет назад писатель Авченко и музыкант Лагутенко написали в соавторстве фантастическую повесть «Владивосток-3000»

Фото: Из личного архива

О «МУМИЙ ТРОЛЛЕ» И ПРАВОМ РУЛЕ

- Когда читал «Владивосток-3000», думал, что Илья Лагутенко указан в соавторах потому, что там цитируются его песни. Но оказывается, вы все же вместе и даже чуть ли не в равных долях приложили руку к тексту, так? Вы дружите с ним сейчас? Как думаешь, учитывая, что в этой книге описывается государство, которое отделилось, сейчас такую историю можно было бы написать?

- Собственно, это и была идея Ильи. А меня он пригласил в соавторы потому, что я имел больше опыта в написании больших прозаических текстов. Вот так и сочиняли, что-то придумывали вместе, что-то по отдельности. Переписывались по имейлу, путешествовали по Дальнему Востоку. Я с огромным уважением отношусь к явлению «Мумий Тролль» не только как слушатель, но и как неравнодушный к территории человек. Допустим, придуманный Ильей Лагутенко фестиваль V-ROX – абсолютно беспрецедентное дело, которое в серьезной степени депровинциализирует наш город. Лагутенко - лучший пиарщик и амбассадор Владивостока. С удовольствием встречаюсь с Ильей и коллективом группы, когда это возможно, надеюсь еще как-нибудь поучаствовать в проектах «МТ».

Что касается «Владивостока-3000» - действительно, кое-кто воспринял наш текст как гимн сепаратизму. Ничего подобного, разумеется, авторы не предполагали. Скорее образ Тихоокеанской республики – это метафора Дальнего Востока как пространства не просто особого, но в известной степени оторванного от столичной, центральной России, есть даже такое понятие – «островной синдром дальневосточников». Можно ли сейчас написать нечто подобное? Да запросто, в литературе по-прежнему возможно все, это территория свободы, где ограничений куда меньше, чем в той же журналистике. Правда, это происходит потому, что степень влияния литературы на общество снизилась донельзя. Именно поэтому государство ее не контролирует так, как, допустим, телевидение. Пишите, мол, что хотите…

- Огромное удовольствие – следить за твоими соцсетями, где периодически появляются исторические очерки, рассказы, основанные на различных литературных источниках. Ты готовишь какое-то историческое произведение?

- Спасибо, Сергей. Исторического – нет, вроде бы не готовлю, просто живу в этом контексте, читаю мемуары, дневники, исторические исследования, чем-то хочется сразу поделиться. А уже потом многое так или иначе используется и в публикациях, и в книгах. Допустим, я считаю, что совершенно необходимо рассказывать о первопроходцах, которые в 17-м веке за какие-то полстолетия прошли от Сибири до берегов Тихого океана. Невероятные люди, титаны!

- Помнишь новость 2019 года: книга Василия Авченко вышла на третье место по интернет-продажам произведений русских авторов в Японии? Впереди только «Братья Карамазовы» и «Преступление и наказание». Что тебя роднит с Достоевским? А с японским читателем?

- С Достоевским – хотя бы то, что я его читатель и соотечественник. С японским читателем – видимо, интерес к японским автомобилям. Хотя для меня было немалым удивлением, когда японский русист, эксперт по экономике АТР Мотои Кавао решил перевести «Правый руль» на японский. Книга вышла в токийском издательстве «Гундзося», чему я очень рад: это своего рода реэкспорт правого руля в Японию.

- Твои слова: «Автомобиль в Приморье – больше чем автомобиль: это образ жизни, фактор политики, культуры и чуть ли не религии». Сейчас, как мне кажется, с развитием гражданского общества все слышнее голоса урбанистов, которые считают, что неизбежна дискриминация автомобилистов в пользу пешеходов и общественного транспорта, без этого невозможно создать комфортную городскую среду. Как ты относишься к этому конфликту урбанистов и автомобилистов?

- Я, как ни странно, здесь перехожу на сторону урбанистов. Тотальная автомобилизация, как можно видеть из мирового и из нашего владивостокского опыта, - это тупик. Надо развивать общественный транспорт – возвращать выкорчеванные трамваи и троллейбусы, создавать выделенные полосы, развивать электрички, расширять линии паромов и катеров – мы все-таки морской город. Иначе в один прекрасный день Владивосток просто постигнет коллапс, его артерии поразит необратимый тромбоз. Мне кажется, и тротуарный дефицит во Владивостоке во многом связан как раз с автомобилизацией. Мэры, видимо, рассуждают примерно так: если у каждого по машине или по две, к чему тротуары и вообще пешеходная инфраструктура? Так что автомобилистам придется потесниться, иного пути, видимо, нет.

- Ты, автор документальных романов, внезапно написал книгу из серии ЖЗЛ о Фадееве. И это замечательная и интересная книга, как и сама жизнь Фадеева. И понятно, почему он тебя заинтересовал, ведь в Приморском крае осталось немало свидетельств его здесь пребывания. А как твою книгу восприняли друзья и родственники Фадеева? Ты встречался с ними после?

- После встречался с внучкой Фадеева… Насколько мне известно, книга воспринята в целом хорошо. Вообще надо сказать, что я выступаю скорее адвокатом Фадеева – просто потому, что слишком много было прокуроров, и чаще всего недобросовестных. И, конечно, моя книга о Фадееве – самая «дальневосточная» из всех написанных о нем, я осознанно сделал акцент на его приморской юности и взаимоотношениях с Дальним Востоком, продолжавшихся до самого конца. Некоторым критикам не нравится и первое, и второе. Ну, как говорится, всем не угодишь. Лично мне эта книга очень дорога, скажу без ложной скромности.

Василий много путешествует по Дальнему Востоку, где собирает исторические и этнографические материалы о родном регионе

Фото: Из личного архива

О СЕМЬЕ И СЧАСТЬЕ

- Сколько книг у тебя дома, ты считал? У тебя ведь растет двое сыновей, они книголюбы, как они относятся к профессии отца?

- Не считал, конечно. Много. Еще больше – на квартире у родителей. Сыновья, конечно, читают – тут большое значение имеет «метод личного примера», как сказали бы армейские воспитатели. К профессии – даже не знаю как, как к данности, наверное. Но я не хочу, чтобы они повторяли меня и шли в журналистику. Пусть ищут свой путь, свое дело и призвание, в какой угодно сфере.

- Твоя супруга работает в Институте истории ДВО РАН. Ты как-то рассказывал, что она использовала твои книги в своих научных работах о реалиях Владивостока 90-х. А в обратную сторону происходит обмен информацией, идеями? Вам доводилось вместе работать над текстами?

- Вместе – нет, хотя иногда какими-то советами, разумеется, обмениваемся. А так, конечно, я слежу за публикациями ИИАЭ ДВО РАН. Ценнейший материал, на котором можно делать популярные публикации, а можно попробовать заняться и каким-то более глубоким осмыслением.

- Не могу не спросить: пандемия писателю на руку? Появилось больше времени, идей, читателей?

- Лично у меня практически ничего не изменилось, как жил, так и живу. Обломилось несколько заграничных командировок – ну что ж, как говорится, не очень-то и хотелось. Стало меньше необязательных мероприятий, на которые идти неохота, но вроде как нужно… Но все равно ты же не пишешь с утра до вечера, это физически невозможно. Не могу сказать, что ковид как-то повлиял на образ жизни или работу, хотя нервы, разумеется, попортил, чего уж.

- Ты состоишь в Союзе писателей?

- Не состою, не вижу в этом смысла. Это имело смысл в советское время, было аналогом трудоустройства, давало некие социальные гарантии и так далее. А сейчас – решительно не знаю. Корочка для тщеславия? Это давно пройденный этап, все давно удовлетворено. Я же не стану писать лучше, если вступлю куда-то.

- В конце позапрошлого года губернатор Приморского края Олег Кожемяко вручил тебе премию «За вклад в развитие современной культуры Дальнего Востока». Причем эту дальневосточную литературную премию почему-то вручали в Москве. Это важная для тебя награда? Премия денежная? А к какому признанию на самом деле стремится писатель Василий Авченко? Что должно произойти, чтобы ты сказал: «Теперь я счастлив»?

- Для меня принципиально важно, что эта премия курируется Москвой и вручается в Москве, разумеется, при тесном контакте с Дальним Востоком. Это позволяет избежать ее превращения в «местечковую», позволяет ей громче прозвучать - именно как общероссийская премия, но с дальневосточным окрасом. Разумеется, это была для меня хорошая новость. В том числе и в материальном плане. А признание… Трезво глядя на себя, трезво оценивая свои более чем скромные силы, все равно пытаешься ставить сверхзадачи по изменению мира, даже зная, что это не более чем наивные мечты. Но без ощущения этой сверхзадачи, пусть это назовут беспочвенным идеализмом, не следует вообще садиться за написание какого-то текста.

Что до счастья, то оно либо есть внутри человека, либо его нет. От внешних факторов оно не очень зависит. Я как-то и не думаю о нем. В этом смысле мне близки слова Андрея Тарковского: «Человек не создан для счастья. Существуют вещи более важные, чем счастье. Поиски правды почти всегда являются очень болезненными».

Стали свидетелем интересного события? Сообщите об этом нашим журналистам: vl@phkp.ru или +7 924 000-10-03