Память с каторжным акцентом
Памятник классику мировой литературы открыли во Владивостоке 2 июля - в день рождения города. Фото: Vlc.ru
Не будем преувеличивать значение пяти дней, проведенных Антоном Чеховым во Владивостоке на обратном пути с каторжного Сахалина. Но всё-таки город и писатель друг на друга, несомненно, повлияли.
Хотя большой дальневосточной художественной вещи Чехов так и не написал, соответствующие впечатления отразились в целом ряде его текстов. Скажем, заглавный герой рассказа «Гусев» говорит: «Мне один солдат в Сучане сказывал: ихнее судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе проломило…». В «Рассказе неизвестного человека» изображён ссыльный народоволец Иван Ювачёв – родной отец писателя Даниила Хармса и крёстный – поэта Венедикта Марта, сына первого летописца Владивостока Николая Матвеева-Амурского. Есть версия, что на фабулу повести «Дуэль» (её герой, зоолог фон Корен, собирается на Дальний Восток) Чехова натолкнул владивостокский городской голова Игнатий Маковский. Ну и так далее; как говорил сам Чехов – «всё просахалинено».
В момент встречи Владивостоку и Чехову было по 30. Правда, статус города военный пост Владивосток получил всего десятилетием раньше.
Чеховское письмо 1904 года Борису Лазаревскому соперничает в приморской столице по популярности с ленинской фразой о «городе нашенском» и строкой Высоцкого «Открыт закрытый порт Владивосток». Именно в этом письме Чехов сказал о «чудесной, тёплой» погоде (даром что стоял октябрь; хотя в другом месте А. П. указал, что во Владивостоке «нет никакого климата»), крупных вкусных устрицах, о том, что во Владивостоке живётся «нескучно, по-европейски», что по бухте «ходил кит и плескал хвостищем»… Общее впечатление осталось «роскошное». Чехов даже предполагал, что вновь попадёт во Владивосток, потому что собрался ехать на русско-японскую войну врачом. Не успел – скончался летом того же 1904 года, причём 2 июля, в день основания Владивостока (по старому, правда, стилю). Вернулся на родину неживым, в вагоне с надписью «Устрицы» – только там была холодильная установка.
Борцы за историческую справедливость любят вытаскивать на свет менее известную цитату – из письма Чехова издателю Суворину, написанного по горячим следам в 1890 году: «Был я во Владивостоке. О Приморской области и вообще о нашем восточном побережье с его флотами, задачами и тихоокеанскими мечтаниями скажу только одно: вопиющая бедность! Бедность, невежество и ничтожество, могущие довести до отчаяния. Один честный человек на 99 воров, оскверняющих русское имя».
Надо сказать, Чехов вообще не стеснялся в выражениях. В его отзывах о сибирских и дальневосточных городах (тогда различия не делали – всё было Сибирью) слышится чувство, близкое к отвращению: «Квартиры… скверные, улицы грязные, в лавках всё дорого, не свежо и скудно… Местная интеллигенция… от утра до ночи пьёт водку, пьёт неизящно, грубо и глупо… Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа; она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поет, не смеётся, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мной: "жестка на ощупь"» (за последнюю фразу Чехова «приложил» фельетонист газеты «Владивосток»). Или взять его слова о том, что единственное светлое место в истории Николаевска-на-Амуре – само его основание…
Чехов стал и гением места, и главным на все века пиарщиком острова. Фото: Sakhalinmuseum.ru
На Сахалине Чехов, конечно, фигура абсолютно культовая. Он стал и гением места, и главным на все века пиарщиком острова, несмотря на то, что «Остров Сахалин» – книга прежде всего о каторге. А вот, скажем, жители Томска, по которому классик прошёлся особенно едко («Томск гроша медного не стоит… Скучнейший город»), поставили Чехову карикатурный памятник под названием «Антон Павлович в Томске глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего «Каштанку». Неожиданно лестно язвительный классик высказался о Красноярске, назвав его «самым лучшим и красивым из всех сибирских городов». Красноярцы отплатили ему воздвижением «парадного» памятника с подобающей цитатой: «…Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!».
С Владивостоком сложнее: с одной стороны, «впечатление осталось роскошное», с другой – «бедность, невежество и ничтожество». Однако заметим, что вторая цитата, строго говоря, – о Приморской области и тихоокеанском побережье в целом. О Владивостоке как таковом Чехов отзывался комплиментарно.
Тем не менее эпопея с памятником тянулась во Владивостоке много лет. В 1985 году на здании музея Общества изучения Амурского края появилась доска с барельефом писателя, тогда же заговорили о памятнике, но не случилось. Идею реанимировали в 2009-м, когда Дальневосточный филиал фонда «Русский мир» и мэрия Владивостока решили установить скульптуру одного из писателей, связанных с приморской столицей. В народном голосовании победил Чехов (тем более что близилось его 150-летие), обсуждалось несколько площадок, но… Снова ничего не вышло.
Город нашенский вполне подходит для героев чеховских произведений. Фото: Vlc.ru
На днях памятник Чехову всё-таки открыли. Скульптура работы Петра Чегодаева появилась в Чеховском сквере, что на Набережной, к 158-летию города и писателя. Говорят, именно с этого места великий ровесник Владивостока наблюдал за своим знаменитым китом.
Лучше поздно, чем никогда. Но, как говорится, не Чеховым единым. На Арсеньевских чтениях-2017 была высказана идея установить во Владивостоке памятник Владимиру Арсеньеву – к 150-летию автора «Дерсу Узала», которое выпадает на 2022 год. Давно пора. И не только потому, что Арсеньев – наше всё. В выборе литераторов, увековеченных в нашем городе в бронзе, чувствуется сильный пенитенциарный акцент: Мандельштам скульптора Ненаживина, Солженицын того же Чегодаева, Чехов, едущий с каторги… Всё это прекрасно, но ведь история наша – не только ГУЛАГ?
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: